Greece About

Долины.

86

Полуострова: горы, равнины, плоскогорья

неверной или подозреваемой в неверности супруги? Такое климатическое объяснение обольщало Барреса. Но не следует ли говорить о социальном попустительстве, которое обеспечивает убийце в этих подвластных ему ни­зинах почти полную безнаказанность? Равнина — удел богачей?

«На равнине, — пишет Ребер Монтань261 по поводу современного марокканского Суса, — быстро увеличивается дистанция между бога­тыми и бедными. Первым принадлежат сады, которые обрабатывают вторые. Орошаемые поля приносят в изобилии зерно, овощи, фрукты. Другой источник богатств составляют оливковое и аргановое масло , доставляемое в бурдюках в северные города. Предельная близость рынков облегчает ввоз чужеземных продуктов, так что уровень жизни знатных людей на равнине Суса становится все более сходным с уров­нем жизни в других провинциях, где Махзен царил с незапамятных времен. Но вместе с тем жизнь сельскохозяйственных рабочих, klem-mas, становится все более нищенской». Это правило, как нам представ­ляется, приложимо ко всем равнинам средиземноморского мира: бога­тых и бедных здесь разделяет значительное расстояние, богатые очень богаты, бедные очень бедны.

Крупная земельная собственность также составляет здесь правило. Сеньориальный режим, который часто служит ее фасадом, нашел здесь естественные условия для выживания. В Сицилии, Неаполе, Андалусии сеньориальные майораты передавались из рук в руки без изменений вплоть до наших дней. Равным образом на обширных восточных равни­нах Балкан, в Болгарии, Румелии и Фракии, в районах, производящих зерно и рис, глубоко укоренился турецкий режим с его крупными хо­зяйствами и крепостными деревнями, в то время как на гористом Запа­де он потерпел почти полную неудачу262.

Есть и много исключений, связанных с местными особенностями, на­пример старинная римская Кампания или современная крестьянская де­мократия Валенсии, а также Ампурдана и Руссильона. «Эти равнины, — пишет Максимилиан Сорр по поводу двух последних263, — всегда были страной мелких и средних собственников». Всегда ли? В современную эпо­ху — согласимся с автором. В самом деле, доподлинно нам неизвестно, что происходило на этих низменностях до аграрных смут XIV века, особенно до начала масштабных и массовых работ по ирригации, предпринятых, в частности, рыцарями-храмовниками из Ma Де в бассейнах руссильонских

Из плодов арганового дерева.

Равнины 87

рек Реара и Кантараны. Как бы то ни было, налицо и пример, и явные отклонения от правил. И это не единственный пример и не единствен­ное отклонение. В Провансе «сельскохозяйственный пролетариат— редкость, за исключением Арльской равнины, поделенной между круп­ными землевладельцами»264. В Каталонии период процветания зажи­точного крестьянства начинается не позднее 1486 года265. Может быть, чтобы разнообразить чересчур общие объяснения, следовало бы подробнее остановиться на таких внешне простых понятиях, как мел­кий и крупный собственник (крупный или влиятельный?); установить различия между типами равнин в зависимости от их большей или мень­шей протяженности, а также в зависимости от наличия у них внутрен­них границ; наконец, и в особенности, стоило бы проверить наличие и установить логические причины процессов последовательных измене­ний режимов собственности и аграрной эксплуатации, дробления наде­лов, укрупнения наделов. Затем, поскольку ничто не стоит на месте, — нового их измельчания. В одних случаях прирост населения, в других — распространение новых культур, внедрение новых орудий или неиз­менность прежних, в третьих — растущее влияние соседних городов без конца преобразуют географическое и социальное устройство низ­менностей, в то время как в других регионах тирания хлебных полей и сохи (если вернуться к идеям Гастона Рупнеля), применение рабочего скота поддерживают старый порядок и силу богачей. Услугу подобного рода исследования уже оказывает нам новаторская робота Эммануэля Леруа Ладюри266 о лангедокских крестьянах в период с XV по XVIII век. До ее появления было трудно представить себе, до какой степени этот порядок землепользования являлся порождением социальной, демо­графической и экономической конъюнктуры и до какой степени под­вижным, подверженным непрерывным изменениям, «без конца ста­вившимся под вопрос», он был вследствие этого. Проблема заключает­ся в том, чтобы узнать, пригодна ли эта столетняя хронология последо­вательных изменений в аграрных порядках Лангедока для других средиземноморских областей: для каких-то из них с запозданием, для дру­гих — с опережением, а для третьих, наиболее многочисленных, — с совпадением по времени. Пока что мы далеки от ответа на этот вопрос.