несчастного юноши безмерно; жертва мрачных предчувствий, он стоит на морском берегу, томясь нерешите
несчастного юноши безмерно; жертва мрачных предчувствий, он стоит на морском берегу, томясь нерешительностью; слова замирают у него на устах, горе всколыхнуло всю его душу; он посыпает макушку пылью; затем, в полном изнеможении, падает на землю и рвет на себе волосы. После того как первая вспышка скорби постепенно улеглась, когда за инстинктивным взрывом страсти приходит мука исходящей кровью души, единственной мыслью Ахилла становится мысль об отмщении тому, кто лишил его любимейшего на свете существа. Он не хочет ни есть, ни пить, душа его жаждет одной мести.
Он приносит обет мертвому другу, что не справит его похорон, «пока не принесет ему доспехи Гектора, его убийцы. Разгневанный его убийством, перед тем как зажечь погребальный костер, он предаст закланию двенадцать благородных юношей — благородных сынов Трои». Но перед тем как осуществить мщение, он облегчает сердце трогательным плачем по мертвому. Помимо прочего он говорит: «Никогда не случилось бы со мной горчайшего, даже если бы мне принесли весть о смерти отца».
Все это — язык любви, не дружбы; именно так почти все древние рассматривали'союз двух героев. Так, — ограничимся единственным примером, — одно из стихотворений Антологии (Anth. Pal., vii, 143; ср. Пиндар, Olymp., χ, 19; Xen., Sympos., 8, 31; Lucian.,7bxara, 10; Ovid., Tristia, i, 9, 29) гласит: «Два мужа, наиболее отличившиеся в дружбе и сражении, сын Эака, и ты, сын Менетия, прощайте!»
Из «Одиссеи» (xxiv, 78; ср. ш, 109; xi, 467; xxiv, 15) явствует, что после гибели Патрокла его место подле Ахилла занял Антилох, а это, конечно же, означает, что Гомер не способен представить себе главного героя своей поэмы без любимца. Далее из этого отрывка мы узнаем, что Ахилл, Патрокл и Антилох были погребены в общей могиле — так и в жрзни их имена часто стояли рядом.
Узы дружбы между Ахиллом и Патроклом основывались, по мнению великого трагика Эсхила, на чувственности; этот автор был еще достаточно близок к эпохе гомеровского эпоса, чтобы в совершенстве понимать проникающий его дух. Одна из несохранившихся драм Эсхила носила название «Мирмидоняне» (фрагм. в книге TGF, 42 ел.; ср. Афиней, xiii, 601a, 602е); сюжет пьесы был следующим: жестоко удрученный Агамемноном Ахилл в гневе своем отказывается участвовать в битве и утешается в своем шатре радостями любви. Хор, состоящий из мирмидонян, подданных Ахилла, в конце концов убеждает героя позволить им вступить в бой под началом Патрокла. Драма заканчивалась гибелью последнего и неистовой скорбью Ахилла.
Это подтверждает и Лукиан (Amores, 54; ср. Plut., Amat., 5; De adul., et amico, 19; Xen., Sympos., 8, 31; Aeschines, i, 142; Martial., xi, 44, 9), который говорит: «И Патрокл не был любим Ахиллом лишь настолько, чтобы сидеть напротив и // Ждать Эакида, пока песнопения он не окончит. //
Нет, и в их дружбе посредником было наслаждение» [перевод С. Ошерова].
Следует упомянуть, что Федр (Платон, «Пир», 179е ел.) в своей речи об Эроте изображает дело противоположным образом, делая Патрокла любящим, а более молодого и пригожего Ахилла любимцем.
Однако мы можем привести и другие доказательства, опровергающие утверждение, будто гомеровский эпос ничего не знает о гомосексуализме. Уже Гомер говорит не только о похищении фригийского царевича Ганимеда («Илиада», хх, 231), ясно давая понять, что причиной тому была его прекрасная фигура, но и об оживленной торговле мальчиками, которые главным образом покупались или еще чаще похищались финикийскими капитанами, чтобы пополнить гаремы богатых пашей («Одиссея», xiv, 297; xv, 449; ср. Movers, Phonizien, ii, 3, 80). Когда Агамемнон и Ахилл приходят, наконец, к примирению, Агамемнон предлагает последнему некоторые почетные дары, среди которых — несколько благородных юношей («Илиада», xix, 193). Если боевая колесница Ахилла зовется «священной» («Илиада», xvii, 464), то, как заметил уже Негельсбах, «тем самым обозначен священный характер дружбы между воином и его возницей» (Ноте-rische Theologie, S. 50).